Е. А. Благининой
В КРАЮ ЛУГОВ
В краю лугов, где травы по колено,
В краю садов, где яблоня бела,
Жила - была Благинина Елена,
Елена Александровна жила.
Мне скажут, что жила она в столице,
Где голоса от гула не слышны.
Но каждой книги
Каждая страница
Была от нашей сельской стороны
На школьном доме - знак мемориальный.
Прочел, и память жаром обдало...
А день стоит по-тютчевски хрустальный,
И по-благинински в полях светлым-светло.
ПРОЩАНИЕ
Приехала. На бревнышко присела.
Ракиту угадала над прудом.
И с нежностью душевной поглядела
На старый-старый
Яковлевский дом.
"Приехала? Душою отогрейся!" -
Шептал проворный майский ветерок.
А дом стоял, как многотрубный крейсер,
Свидетель ранних лет и первых строк.
Уехала, перед отъездом ниже,
Все ниже наклонялась голова.
"Прощай! Тебя я больше не увижу", -
В родных полях растаяли слова.
БУНИН
Город мой в лучах рассвета
Бел, как лебедь над водой.
Все мне кажется, что где-то
Ходит Бунин молодой.
Он проснулся с петухами,
Он по Болховской прошел,
Утро полное стихами,
Подарил ему Орел.
От Оки струится холод,
Колокольный слышен звон…
Бунин весел, Бунин молод,
Редкой силой наделен.
У него душа крылата,
К солнцу рвется улететь:
Перевел он Гайавату,
Научил по-русски петь!
ЕВГЕНИЙ СОКОЛ
А. Е. Венедиктову
Весна березы распирала соком,
Поля в испарине лежали, как в дыму...
Шел по земле поэт Евгений Сокол.
Кому известен он?
Да никому.
Забыты его радости и беды,
Нигде его стихов не издают.
Лишь только в добром сердце краеведа
Его судьба
Найдет себе приют.
Он счастлив был в Москве
В тот день весенний,
Когда апрель
Над миром голубел,
Когда стихи
Дарил ему Есенин,
Да так дарил,
Как только он умел.
Хвалил за душу русскую большую,
Свою ему
Распахивал, как сад...
Приеду в Волхов,
К дому поспешу я,
Где Женя жил
Сто тысяч лет назад.
ФЕДОР ТЮТЧЕВ
Любил нежнее, суевернее
И вспоминал, теплом согрет,
Свою Орловскую губернию,
Родного Овстуга рассвет.
Из тьмы лесов, из снежной замяти
Светило матери лицо.
И он летел на крыльях памяти
К ней на высокое крыльцо.
Царя над шумами и звонами,
Над синим зеркалом пруда,
Над домом с белыми колоннами,
Сияла Пушкина звезда.
УКРАИНА
Украина - Шевченко и Гоголь,
Звон цымбал, зовы нежные глаз.
Это - степь и в величии строгом
На коне с верной люлькой Тарас.
Наблюдаю, как будто с горы я:
На Кромской собирают возок.
Наш Орел покидает Мария,
Скоро станет великой Вовчок.
Ночь пришла, и природа уснула.
Только Гоголь уснуть не хотел:
Космонавт, по прозванью Вакула,
В Петербург на заданье летел.
Хоть у беса коварны привычки,
Сыновья Украины хитрей:
Он сумеет достать черевички
Для желанной Оксаны своей.
В НОВОСЕЛКАХ
Здесь жил поэт. В рубашке белой
Ходил над розовой рекой,
И соловьями утро пело,
Звенело праздничной строкой.
Когда война была на Зуше,
Тут пулемет по нашим бил,
В землянке унтер марши слушал
И рощу низкой находил.
Давным-давно умолкло это,
И, не стихая, о любви
Поют, как прежде, в роще Фета
Друзья поэта - соловьи.
ТОЛСТОЙ
Рыщет ветер в кудрявых кустах,
У дороги стареют ракиты…
Жил подолгу Толстой в Кочетах -
Это место теперь знаменито.
Приезжал, по деревне ходил,
С добрым взглядом, с большими руками.
В каждой хате друзей находил,
А в логу-то косил с мужиками.
Поднималась над полем звезда,
Затихали деревья и птицы
Как душа начинала тогда
Безысходною мукой томиться!
Как на пашне, склоняясь над столом,
Он писал и писал до рассвета…
А вдали погромыхивал гром,
Провожая последнее лето.
ПЕРСТЕНЬ
Марии Ивановне Есениной-Конотоповой
Было веселье веселий
Свадьба в селе на Оке.
Вдруг появился Есенин
Перстень горит на руке.
Сердцем и щедр он, и жарок -
Гений великой Руси:
«Вот тебе, Маша, подарок!
На, дорогая, носи.
Помни царя и Царицу,
Помни великих княжон».
Был за стихи в столице
Перстнем пожалован он...
Перстень лежит на ладони.
Минуло много лет.
Слышит: поют гармони.
Видит: пирует поэт.
ИВАН ВОЛЬНОВ
В краю, где старые ракиты
Стоят, торжественно шурша
Живет тревожно и открыто
Ивана Вольнова душа.
Ее встречайте хлебом, солью,
Готовьте добрые слова.
Победой нашей, нашей болью
Душа писателя жива.
Она живет, где свищут косы,
К воде свисают ветви лоз,
Где на заре сверкают росы
На листьях яблонь и берез.
Ложилось слово на страницы
Не в кабинетной тишине.
В окно влетали с поля птицы
И звонко пели о весне.
ЛЕОНИД АНДРЕЕВ
Снег сиял в том давнем феврале,
Веял ветер, оттепель навеяв.
Год десятый. В городе Орле
Шел Пушкарной улицей Андреев.
От столичной славы он устал,
Прикатил сюда, душою светел,
Где разбойным посвистом свистал
Неуемной молодости ветер.
Было сладко сердцу воротить
Все, что стало призрачно-туманным,
И рисунки детства находить
В материнском доме деревянном.
ЕСЕНИН
Свежий ветер врывается в сени;
Здесь нечаянный праздник гремел,
Озорной и счастливый Есенин
Зине Райх о Рязанщине пел.
Все-то было влюбленному любо,
Было милым, как сад зоревой:
И по-детски припухлые губы,
И характер ее огневой.
У окна они рядом стояли:
Август шел по орловским садам,
И осенние, мглистые дали
Подступали к горячим глазам.
Рок бедою распахивал двери,
Люди падали, как дерева…
Сердцу больно от тяжкой потери,
Но поэзия вечно жива.
МИХАИЛ ИСАКОВСКИЙ
Ю. В. Пашкову
От нарядной улицы московской
До смоленских пасмурных полей
Михаил Василич Исаковский
Был услышан Родиной своей.
Манит, манит песенная стая
И теплынью душу обдает
Где шумит пшеница золотая,
Где простая девушка живет.
Не забыть, как желтый лист качался,
И простор туманом был одет,
Как с последней осенью прощался,
Может, самый песенный поэт.
ИВАН ТУРГЕНЕВ
1
Каштаны. Сплетаются тени.
Скамейки, как будто в строю.
Сидит над Окою Тургенев
И думает думу свою.
Глядит знаменитый писатель
На парк у слияния рек,
России великий спасатель,
Усталый седой человек.
Таким он гулял по Парижу
И славу с улыбкою нес.
Но я его более вижу
В краю, где родился рос.
Приду постоять спозаранку,
Про давние вспомню дела.
Быть может, увижу Дианку:
Она тут, наверно, была.
Бродила она, не иначе,
И терлась у бронзовых ног.
Звала его в лес под Карачев,
В калужские дали дорог.
Звала на Красивую Мечу,
Во Льгов и другие места...
Не выгнул он грузные плечи,
Не вспыхнул глазами,
Не встал.
Косматого друга по-братски
Не обнял тяжелой рукой:
Навечно его Бессарабский
Отправил сюда на покой.
От спасского сада и дома,
От мест дорогих далеко...
Профессор, по имени Громов,
Придет и вздохнет глубоко.
2
Я вижу родник у ракиты,
Я слушаю чибиса крик.
Дорога для думы открыта:
Откуда поэта язык?
Конечно, из песни и сказки,
Из книги о Русской земле.
Наслушался вдоволь и в Спасском,
И в каждом орловском селе.
Соломою крытые крыши.
Колодцы. Коровы. Трава.
Отсюда он с песнею вышел,
Зерном рассыпая слова.
Гостиная. Дым папиросный.
Лакеи у двери стоят.
А где-то высокие сосны
О Рюрике гордо шумят.
На травах алмазные росы,
Мальчишки у дымных костров
И радостный шум на покосе,
И сонная тишь вечеров.
Зеленые шири за Мценском,
Ромашковый трепет полян.
Он в этом краю деревенском
Писал за романом роман.
Шло слово из песни, частушки,
Преданий, рожденных давно.
И чудилось часто, что Пушкин
Глядит и мигает в окно.
Был Пушкин в серебряном снеге,
В березах, в рубинах рябин,
В загадочном слове «Онегин»,
В печали российских равнин.
Запомнил он гения голос,
И зубы, и блеск его глаз.
Берег его перстень, и волос,
И слова бесценный алмаз.
3
Пруд Савиной дышит прохладой.
Широкие тени ветвей.
За флигелем,
В сумерках сада
Защелкал-запел солоней.
Поет он о шапках сирени,
О липах и соснах поет.
Мне кажется, снова Тургенев
По темной аллее идет.
Все топкости пения знает,
Все милой актрисе дарит.
И Савина, слушая, тает,
Лицо ее жаром горит.
А вы бы, друзья, не горели,
Попав на такие Дары,
Когда он расписывал трели
В саду соловьиной поры?
Выкидывай, милый, коленца,
Осыпав руладами дом:
России поющее сердце
Мне слышится в пенье твоем!
Россия любимого сына
Теряла, когда уезжал.
Была ему эта чужбина,
Как «моря играющий вал».
Сперва с головой укрывала
Улыбкой, как шалью цветной.
Потом одного забывала
С терзающей душу тоской.
И было в подушках лежанье,
Как будто в холодном гробу.
Как стражники, хмурые зданья
Его охраняли судьбу.
Недуги работали грубо,
далек был российский простор,
Приветно шумящего дуба
Берущий за сердце шатер.
Не сразу расстался со словом,
Упорно трудился, как мог...
Укрыл его белым покровом
Прощанья не знающий Бог.
4
Над Орликом крылья тумана,
За Орликом - гомон и шум.
Так вот она, завязь романа,
Раздолье тургеневских дум.
Мелькают стрижи у карниза,
Черемуха снежно цветет.
И девушка, кажется, Лиза
Стоит у тесовых ворот.
Ты помнишь веселые весны,
Сирени пожар голубой?
По травам туманным и росным
Сюда мы ходили с тобой.
Мы жили высокой надеждой,
Был берег загадочно нем.
На скрипке протяжно и нежно
Играл нам восторженный Лемм...
Мы в Спасском,
Тургеневском Спасском.
Сомкнулась над нами листва.
Как будто на дивную сказку
Сошлись Петербург и Москва.
Внимают народы и страны,
Откуда тургеневский род.
Научный сотрудник Богданов
Экскурсию нашу ведет.
«Гостям, разумеется, рады»,-
Седою качнул головой.
Ведет нас по дому,
По саду,
Под шепчущей тихо листвой.
Сиренёвый дом - это чудо,
Не просто одна из квартир.
Не просто - картины, посуда,
А мысли дарующий мир.
Не просто часы и портреты,
Шкафы и диван-самосон,
А праздник свободы и света
И шелест российских знамен.
Я слышу победные звоны,
Я вижу кипение сил.
Недаром сам Грозный икону
Отважному предку дарил.
И слово,
И слава - до неба
С орловских полей и полян...
В соборе Бориса и Глеба
Крещен был Тургенев Иван.
В Орле он увидел березы,
Коня и оружье отца,
И алые-алые розы,
Что буйно цвели у крыльца.
Герой Бородинского боя
Отец был красив и в чести.
Его поднимал над собою:
«Расти, богатырь мой, расти!»
И няня смотрела любовно
Всей синью ласкающих глаз.
Давала Варвара Петровна
Старушке суровый наказ:
«На берег поставишь коляску,
Чтоб ветер лицо освежал».
Еще не дрожал он от сказки,
От книги еще не дрожал.
Смотрел на деревья, на небо.
Шла первая в жизни весна...
Собором Бориса и Глеба
Звала его вдаль
Старина.
Отсюда дороги начало
На Болхов, на Ливны, в Топки.
И слово звучит, как звучало,
Срываясь, как сокол с руки.
СЕРГЕЙ ЕСЕНИН
1
Великий год раскалывал Россию,
Алели густо флаги над Невой...
А он, с глазами васильковой сини,
Ходил во власти страсти огневой.
Набаты били, и гудки трубили,
А тут кружилась сладко голова...
«Любимая! Меня вы полюбили!» -
В строку восторг укладывал слова.
Любимая! Глаза темнее ночи.
Желанная! Венок тяжелых кос.
В окне играли звезды узорочьем.
Спешил на Север
Дымный паровоз.
Потом - корабль и волны в море Белом,
И чайки, и церквей колокола.
Она казалась девочкой несмелой,
Она весной и сказкою была.
Ласкала скалы восхищенным взором,
Смотрёла с палубы, как с золотой горы.
Кружили чайки, как над Черным морем,
Как в годы гимназической поры.
Давно ушла в минувшее Одесса,
Теперь иная высветилась ширь...
На спутника смотрела с интересом,
На шутки хохотала от души.
Курчавый чуб на солнце золотится.
Опять колеса поезда гремят.
И вдруг в лицо:
«Хочу на вас жениться!»
Горячий шепот.
Ненасытный взгляд.
Словам, что ветру озорному дунуть
Под шум черемух белых на крыльце.
Она ему: «Ах, дайте мне подумать!»
А он - сплошная мука на лице.
О, как она красива! Как прекрасна!
Над миром всем, над музыкой колес
Парит ее сердечное: «Согласна».
Теперь вези на свадьбу, паровоз!
Любовь, известно, двигает горами.
О, праздник сердца! Нет ему конца.
И в старом храме, вологодском храме
Взошли над ними два золотых венца.
Взошли два месяца, как в небе над Рязанью,
Как в Константинове, в волнах родной
Оки
Там первый крик и нежное дыханье
Цветов и трав,
И первый взлет строки.
2
Ока бежала,
С Орликом встречаясь.
Ока. Орел. В тургеневский тот край
Явилась новость: «Вышли сто, венчаюсь».
И ниже подпись: «Зинаида Райх».
Отец большим был наделен талантом:
Превыше жизни дочь свою любил.
Не шел - летел к Орловскому почтамту,
Телеграфисту что-то говорил.
Домой шагал, как во хмелю, качаясь.
Шли облака над ним, как острова.
В ушах звенело: «Вышли сто, венчаюсь».
И становились музыкой слова.
Шли облака легки и белогруды,
Смотрели в зеркала орловских рек...
Избранник Зины! Кто он и откуда?
Наверно, лучший в мире человек.
З
Они втроем приехали с вокзала.
Троих и принял домик на Кромской.
Смотрел отец счастливыми глазами:
Который зять?
Не тот ли молодой,
Почти мальчишка, с васильковой синью
В глазах и с волосами цвета ржи?
Неужто он, большой поэт России?
Неужто он? Ах, сердце, подскажи!
В той суете не вызрели расспросы.
Отец был глух. Ну, что с такого взять?
Решил родитель: нет, черноволосый,
Солидный и степенный - вот кто зять!
Солидного преследовал глазами:
Всей статью он устраивал вполне.
А этот, шустрый мальчик из Рязани,
Все как-то оставался в стороне.
И вдруг - какая странная картина:
Она рязанца под руку взяла.
«Ты не ошиблась, Зиночка?»
И Зина
Расхохоталась звонко, как могла.
Сплошной театр, а Зиночка актриса.
Вот разыграла старого отца.
Ужели этот парень белобрысый
Стоял с тобой в сиянии венца?
Смеялась мать: она-то угадала,
Кому глаза дочерние цвели,
Едва они приехали с вокзала,
Едва все трое в комнату вошли.
Вот он какой, веселый и упрямый!
Из глаз струится ласковая синь.
Он будет звать ее, конечно, мамой,
Как исстари ведется на Руси.
Веление судьбы - веленье рока.
Подай вам, Бог, любовь и благодать...
Она читала Пушкина и Блока,
Теперь начнет Есенина читать.
4
Старинный дом остался на открытке.
Ему судьбой подарены века...
Поэт отсюда вышел за калитку
И приласкал глазами облака.
Под белыми, как сахар, облаками
Он шел и нежность к прошлому хранил.
Над Орликом гремел колоколами,
Смотрел в лицо Архангел Михаил.
Дворянское гнездо. Отсюда Лиза
Ушла в монашки с горя, от любви.
Бродил печальный голубь по карнизу,
Голубку ждал с волнением в крови.
Над крышей стыло небо голубое,
Тонула даль в сиреневом дыму...
Он - ей: «Мы не расстанемся с тобою».
«Ты мой и только мой, - Она - ему
5
Уехали и жили в Петрограде
Два сердца пламенных,
Две умных головы.
Вздыхала мать, на их портреты глядя.
Вздыхал отец над письмами с Невы.
Любовь родителей - отчаянье и мука,
За вами, дети, ходит по следам.
Им так хотелось маленького внука:
К нему, к нему шли по метельным дням.
Зима свое отпела-отшумела,
Прошли ручьи, вновь яблони в цвету.
Дочь из Москвы, как птица, прилетела,
Волнуясь, ждет желанную мечту.
О сыне думает, в окно с улыбкой глядя.
Да, будет сын,
Он знаки подает...
А за окном какой-то шумный дядя
Мешками с воза груши продает.
Купила и наелась до отвала.
Занемогла. Кто боль прогонит прочь?
Явилась бабушка в помогла.
Сказана:
«Сударыня, спешу поздравить - дочь!»
Был май. Купались в золоте каштаны
Горячих, ослепительных лучей.
И в мир вошла Есенина Татьяна -
Живой малыш, бессонница ночей.
Поэт приехал. Сел у колыбели.
Поцеловал дочурку вновь и вновь...
А соловьи в садах орловских пели,
Как в годы Тютчева и Фета, про любовь.
О дочке весть все перекрыла вести
В большой стране, шагнувшей в кутерьму.
Он ей: Мы будем вместе, всюдувместе».
«Ты наш, и только наш», - Она - ему.
6
Но где поэту взять такие силы,
Чтоб сердце от России оторвать,
От буреломно-яростной России,
От той страны, чье имя свято - Мать?
Из мглы веков, из вечного тумана
Она его для песен позвала.
Она ему крестьянкою Татьяной
Явилась вдруг и жизни свет дала.
И этот свет судьба не погасила
Ни деревенским детством, ни войной.
И он, поэт, в ответе за Россию,
За буйный вихрь, владеющий страной.
Ворвался вихрь, бушуя и ломая.
Вздохнул поэт, шагая по следам:
«Отдам всю душу Октябрю и Маю,
Но только лиры милой не отдам».
«Отдай! Отдай!» - они ему кричали.
А сами шли решительно в подвал
И там царевен пулями кончали,
Которым он стихи свои читал.
Отдай - получишь памятник до неба,
А нет - петля и пуля до петли.
В краю дубрав в трав,
Над морем хлеба
О всех ушедших плачут журавли.
И ты уйдешь, и ты уйдешь отсюда,
Как по путям-дорогам ни кружи.
Останется лишь золотое чудо
С кострами глаз, с кудрями цвета ржи.
Забудут все российские просторы,
С кем дружен был, с кем жарко бушевал,
Как мужем знаменитой Айседоры
В какой-то там Америке бывал.
Но вечно будет в памяти прекрасно:
И синь, и звон, и желтых листьев медь:
«В саду горит костер рябины красной,
Но никого не сможет он согреть».
Она ему - весенняя Россия,
До края дней желанна и мила:
Она глазами дочери и сына,
Всем жаром сердца душу обняла.
Когда бы знал, что и ее убили,
И к ней крута железная рука,
«Любимая! Меня вы не любили», -
Не вышла б к людям строгая строка.
Великомученица рядом, только рядом:
В венце любви, в кругу его детей.
Шумят стихи зелено-белым садом,
На жизнь и смерть дарованные ей.
7
Бежит Ока
В движении широком.
Рязанщина Орловщине близка.
«Простор такой, что не окинешь оком», -
Поет во мне Есенина строка.
Лед из Орла Окою шел, качаясь:
Живые, голубые островки.
Поэт, с гостями-льдинами встречаясь,
Бросал с крутого берега снежки.
Взбухали почкой вербы и рябины,
Скворцов береза белая ждала.
И старый храм времен Екатерины
Стоял, где Анна Снегина жила.
Была она мила в накидке белой
С улыбкой глаз, махающей рукой.
О ней запела «ливенка» несмело,
О ней душа наполнилась тоской.
Прошла несмелость,
Привалила смелость.
От кратких встреч кружилась голова.
Большой любви, любви ему хотелось,
Хотелось душу выплеснуть в слова.
Он принят был самим великим Блоком.
Качнуло Клюева к нему в учителя.
В простор такой, что не окинешь оком,
Направил курс большого корабля.
Все говорят о пьянстве, хулиганстве.
Какая чушь! Всей жизни - тридцать лет.
И вот на этом крохотном пространстве
Возрос планетой признанный поэт.
Когда же был он на веселом взводе,
То юмор в нем брильантами блистал:
«О Марксе, Энгельсе. Ни при какой погоде
Я этих книг, конечно, не читал».
Смеялся над агитками Демьяна,
Пузатым «Капиталом», над собой.
И, может, потому его не стало,
Что смех был принят вызовом на бой.
Перед грозою встал он русским лесом
С усмешкою в лице на зло врагам.
И кто-то на него пошел Дантесом,
Зажав в горсти свинчатку, как наган.
8
Погиб поэт.
Притихли зависть, злоба.
Цветы любви несли со всех сторон.
Свекровь невестку встретила у гроба,
Крутое слово вырвалось, как стон:
«Виновны вы. Не сберегли, сгубили»...
Ах, мать! Неужто мать всегда права?
«Любимая, меня вы не любили», -
Как приговор, гремят его слова.
Ах, милый, милый! Ненаглядный сокол,
Земли печальной звонкий соловей,
В горячке слов нет истины высокой,
Она в глазах у дочери твоей.
Откроют правду поздно или рано,
Найдут иные горькие слова.
Ты не права, Есенина Татьяна:
Чуть-чуть права, а больше не права.
О них, двоих, не надо думать плохо.
Не видеть им позорного столба.
Досталась им коварная эпоха,
Досталась им жестокая судьба.
Был приговор иль не был к высшей мере,
Но шрам-то был, как пулей между глаз.
Я думаю с тоской об «Англетере»,
О тайне, зло преследующей нас.
В ней что-то от Ипатьевского дома,
От Гумилева, Ганина и всех,
Кто был убит.
Политика знакома:
В ней плач России,
Не России смех.
Доныне смех, переходящий в хохот,
Гремит, святыни русские гробя.
Досталась нам коварная эпоха,
Досталась нам великая судьба.
9
Под ветром времени, как под метелью белой,
Народ своим путем идет вперед.
Его душа - не клен заледенелый,
Она весну Есенина поет.
В весне поэта дорого и свято:
Березки, ветер, снег и неба синь,
И смертный бой рязанца Коловрата
За нашу Русь, за волю на Руси.
Весна пьянит лазоревою далью,
Зверьем, готовым каждого обнять,
И светлой-светлой снегинской печалью,
Дарованной душе, как благодать...
Брожу и думаю о давней-давней встрече
В моем Орле,
На улице Кромской.
Горстями звезды высыпает вечер
В простор небесный, в Орлик голубой.
Звенит трамвай. Троллейбусные гулы.
Лесков. Тургенев. Милый русский край.
В косынке алой женщина мелькнула.
Красавица! Наверно, Зина Райх.
Душа узреть несбыточное рада,
В минувший век вплывает, как Жюль Верн.
Вон женщина проходит у горсада.
Красавица! Наверно, Анна Керн.
Очарование!
Я восхищенным взглядом
Смотрю: качает ветер ковыли.
И Пушкин рядом,
И Есенин рядом,
И птица-тройка в голубой дали.